Димитрий и Евдокия

Во-первых, хочу напомнить, что мы, православные христиане, продолжаем праздновать светлые пасхальные дни Христова Воскресения, а посему:

ХРИСТОС  ВОСКРЕСЕ!

В связи с этим, предлагаю свой рассказ, опубликованный недавно в журнале «Однако» (главный редактор журнала Михаил Леонтьев обратился ко мне с просьбой написать что-нибудь на пасхальную тему):

---

Пасха в селе Кутепово

Накануне, в Великую Преблагословенную Субботу, мне вручили корзинку с крашеными яйцами и куличами; жена проводила до калитки и осталась с тёщей готовить праздничный стол. Журчал надо мною жаворонок, молчавший ещё вчера, когда клали во гроб Христа. Ближе к церкви встречались идущие и едущие с единой для всех нас целью…

«В вечер же субботный, свитающи во едину от суббот, прииде Мария Магдалина и другая Мария, видети гроб. И се, трус бысть велий: ангел бо Господень сшед с небесе, приступль отвали камень от дверий гроба и седяше на нем: бе же зрак его яко молния и одеяние его яко снег…» Батюшка в белоснежной ризе читает Евангелие над погребальною плащаницей.

В храме к концу литургии не больше десяти человек: большая часть пришедших занимала места на улице вокруг сдвинутых в ряд столов, плотно уставив их всевозможными сумками, пакетами и корзинками. Ждали батюшку, пробавляясь со скуки разговорами о том, о сём… Иногда кто-нибудь заглядывал в храм на разведку, и возвращался к столам, докладывая обстановку. «Причащает уже», — разнеслась последняя новость. «Значит, скоро», — заметили сведущие, и затеплили свечи. Вышел с кадилом батюшка, началось освящение куличей и яиц, — и кропил, как всегда обильно и весело… Народ, с чувством выполненного долга, деловито задвигался, засобирался в обратный путь по домам. «После двенадцати можно садиться за стол. Но лучше бы, после Пасхальной службы…» — напутствовал батюшка, глядя на разбегающийся и разъезжающийся — кто куда — народ Божий.

К вечеру загремело грозой. Приближалась Господня Пасха. Около десяти часов мы с женой пустились из дома на ночную службу, прихватив с собой зонт и фонарики. От нашего дома в деревне до сельского храма километра три, сначала через прозябшее поле, потом по бетонному просёлку до поворота, а там, по гравию, мимо палисадников, до самых церковных ворот. Шли размокшей, вязкой, единственной в году дороге, единственной, как этот единственный День, стараясь держаться едва поросшей обочины. Колыхало над нами громами, обшлёпывало каплями по спине и плечам. Настоящий дождь обрушился во время Полунощницы, застучало кромешной дробью по крыше и подоконникам. Не густой народ в храме глядел на батюшку: как быть с крестным ходом? Неужто пойдём в такую хлынь? Батюшка перемолвился с пономарём, помялся осклабившись: надо идти. Дали кому-то фонарь со свечой, открыли двери. Пошли. Мы все ещё — до. И вчера были — до, и позавчера, и все сорок семь дней Поста. Но, кажется, что и всю жизнь тоже — до…

А дождь приутих, хоть бьёт фонтаном с застрех и из труб. Крестный ход вокруг храма. Идём, поём нестройно: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех», — мы всё ещё — до, — «и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити»… Чистым сердцем, чистым, без всяких примесей и сомнений. Но и сердце наше — до! Или почти — не до. Уже обошли, уже стоим у закрытых дверей, и свечи не гаснут. Батюшка поворачивается к нам. Какой-то миг…

- Христос воскресе!

Ещё! Ещё! Чтобы на всё село, на все деревни и города!.. На всю жизнь.

С песней и топотом наполнили храм. Пасхальная Литургия. Мы теперь — в: в Воскресении, в Пасхе, ибо «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его…» Кончилась тьма и тоска, кончились бесконечные, трудные, смертные дни падений и искушений. Кончилась и беспечность, и легкомысленность. Началась жизнь. «Ангел вопияше Благодатней: чистая Дево радуйся, и паки реку, радуйся! Твой Сын воскресе тридневен от гроба, и мертвыя воздвигнувый: людие, веселитеся!»

Мы возвращались в Пасхе под зонтиком, светя фонариками и улыбками… Пели и слышали пение птиц; продолжало погромыхивать небо и скользила в ногах дорога… Скоро сядем за стол и отметим Праздник. Бог угощает всех…

Когда слышу об очередной, где-то в бездне космоса найденной планете, на которой предполагают схожую с нашей земную жизнь, то всякий раз думаю, а празднуют ли там Пасху? Потому как, если не будет Пасхи, то нет и жизни. Той жизни, без которой всё бессмысленно и ничтожно.

---

Теперь о том, что наступает годовщина памяти (30 мая) преподобной Евфросинии Московской — благоверной княгини Евдокии, и (1 июня) святого благоверного князя Димитрия Донского, иначе говоря, дни памяти этой святой русской супружеской четы, коим обязаны мы великой и доброй славе русского звания среди прочих земных народов.

В нынешние времена, когда со всех сторон нападают на нас силы вселенского зла, рвущиеся разорить наши семьи, растлить наших детей, уничтожить нашу духовность, наше исконное русское целомудрие, совестливость и правдивость, святые имена Димитрия и Евдокии помогают нам держаться у последнего рубежа, за которым, если дрогнем и проиграем, нас ждёт вечное проклятие и погибель. Они умели любить, быть верными друг другу даже до смерти, быть мудрыми супругами и родителями. Они были настоящими отцом и матерью русских людей, видя устроение государства по образу единой дружной семьи.

Меня часто спрашивают, какое историческое время я считаю наиболее перекликающимся с нашей современной действительностью, и всякий раз, всё уверенней отвечаю, что это — время Куликовской битвы. Надо сказать, что когда я работал над книгой «Димитрий и Евдокия», когда находился в процессе написания, у меня не было достаточных оснований для такого вывода, но углубление в ту эпоху, осознание смыслов и значения той величайшей победы, подарившей нам право на жизнь и на расцвет будущей великой русской цивилизации, в сопоставлении с тем, что надвигается на нас в XXI веке, даёт мне все основания утверждать: время Куликовской битвы напрямую перекликается с нашим временем, ибо тогда стоял вопрос — быть ли нам на этой земле или не быть, отстоим ли право на жизнь самого Богом данного русского имени или исчезнем навеки из всемирной истории, то есть, именно тот самый вопрос, который, со всей громадной неумолимостью встаёт перед нами сегодня. Различие лишь в одном: тогда всё решалось на сравнительно небольшом по размерам Куликовском поле, а ныне современное Куликово поле — территория всей России.

Максим Яковлев

01.06.2013